Выставка, на которую нужно успеть. Выбор Солянки

До 14 января в Еврейском музее и центре толерантности идет выставка-блокбастер «Франц Кафка и искусство XX века».


Вопреки названию, как будто напрямую связывающему литературное творчество Кафки и все основные процессы, развернувшиеся впоследствии в искусстве XX столетия, и даже вопреки максиме, с которой начинается кураторский пресс-релиз к выставке — «Франц Кафка предсказал XX век» — выставка посвящена другому. Посвящена она превращениям и процессам, происходившим в преимущественно европейском, но также и советском/российском обществе начал XX–XXI века, и таким образом целиком охватывает целое столетие, вскрывая основные проблемы, взаимосвязи, язвы и угрозы, как уже «миновавшие», так и всегда маячащие на горизонтах.

Начиная с конца эпохи модерна с его промышленной революцией, ускорением всего и вся, распространением конвейерного, поточного производства, ускорился и рост технологий, вооружений, небывалыми темпами начал развиваться бюрократический аппарат, но также и безработица, а уникальная личность всё больше стала вытесняться и заменяться ее функцией. Чувство тотального одиночества, ненужности и экзистенциальный ужас превратились в постоянных спутников человеческой жизни. С ними пришла Первая Мировая Война, окончательное утверждение фашизма и оформление тоталитарных систем сразу в нескольких европейских государствах к 1930-м годам, Вторая Мировая Война, период восстановления и «оттепели»… и возникновение новой диктатуры — окончательной диктатуры технологий.

Достаточно точно подобранная экспозиция, вобравшая работы известных художников и цитаты из самого Кафки, неравномерно разбросанные по залам и добавляющие определенной философской глубины, скорее очень наглядно эти процессы комментирует. Зритель, посетивший выставку целиком, выходит с полным ощущением того, что только что он посмотрел очень краткое, но очень насыщенное драматическими событиями содержание человеческой европейской истории от конца эпохи модерна буквально до наших дней.

Чтобы посмотреть выставку, зрителю предлагается проследовать двумя маршрутами. Первый, черный, основан на повести «Превращение», второй, красный, — на романе «Процесс». Конечно, посетитель может и сам решить, где для него начало выставки, и двигаться, согласно своей логике, в любом направлении, словно перелистывая части романа и возвращаясь к любимым местам. Но, все-таки, в экспозиции просматривается и понятная линейная или временная последовательность. «Красная дверь» Михаила Рогинского символически открывает маршрут «Превращение». Интересно, что сам акт превращения Грегора Замзы в насекомое, само это насекомое писатель запретил изображать, когда обсуждал иллюстрации к повести, вместо этого он предлагал изображать окружение главного героя, интерьеры и родственников. В первых залах можно увидеть современников Франца Кафки (1883–1924), немецких экспрессионистов и художников Парижской школы — Леонида Зусмана, Макса Бекмана, Хаима Сутина, Якова Шапиро. Они затрагивают самое начало охвативших премодернистское общество превращений. Выставочный дизайн также дает их прочувствовать — некогда дорогой буржуазный интерьер расползается клочьями красно-белых обоев, обнажая голый бетон. Из работ современных авторов здесь появляются «Метаморфозы» Игоря Макаревича и один из знаковых пустых интерьеров Анны Желудь, продолжающей опыты парижского кузнеца Хулио Гонсалеса 1930-х годов.

Отсюда нужно пройти через коридор с рисунками Юло Соостера и Бориса Свешникова, бывших советскими заключенными, прошедшими ГУЛАГ. Над ними можно заметить маленький радужный зайчик, словно дающий надежду. Но, оказываясь уже в следующем зале, обнаруживается, что все время, пока ты беспечно разглядывал рисунки, тебя снимала камера наблюдения, а только что сделанная фотография уже помещена на экран среди фотографий других посетителей. Эти два зала возвращают нас в настоящее, максимально напичканное технологиями слежения и всё больше превращающееся в один большой паноптикон.

Следом идет зал «Одиночество», продолжающий тему обезличивания и социальной отчужденности. В нем объединены работы супрематистов, метафизиков и концептуалистов Казимира Малевича, Ханса Арпа, Виктора Пивоварова, Де Кирико, Отто Нагеля, Джорджо Моранди и других. За ним открывается центральный зал №6 «Без лица и названья», выстроенный как аллюзия на роман «Замок», и являющийся апофеозом всей экспозиции. Самый его центр выглядит как разделенная пополам башня, и это не случайно — она посвящена архитектурным утопиям. Здесь можно увидеть нереализованные проекты советских архитекторов 20-30-х годов (проекты Дворца Советов Иофана, «Дворцы коммунизма» Якова Чернихова) и гораздо более поздние и иногда ироничные эксперименты современных бумажных архитекторов времен крушения советской модели (Юрия Аввакумова, Тотана Кузембаева, Александра Бродского, Ильи Уткина). Вокруг по периметру «Замка» — работы, посвященные людям, которые были призваны жить и умирать в этой величественной, герметичной и клаустрофобичной «архитектуре сна». Но в первую очередь они были призваны ее создавать: «Инвалиды войны» Юрия Пименова, нищие дети, обезличенные солдаты, замученные взрослые и дисциплинированные рабочие фабрик и заводов в работах Константина Чеботарёва, Генриха Фогелера, Макса Бекманна, Бориса Григорьева, Елены Бебутовой, Георга Базелица и др. Прямым напоминанием о «Замке» в этом зале служат три советских телефона-автомата, по ним, конечно, невозможно никуда позвонить, но, сняв трубку, можно услышать отрывки из произведений Кафки, которые, как и в аудио-гиде к выставке, читает Виктор Сухоруков.

Зал №7 помещает нас в эпицентр бюрократической жизни — «Контору», напоминая, что сам писатель работал служащим в страховой компании. И кто как не московские концептуалисты 70-80-х — Виктор Пивоваров, Дмитрий Пригов, Илья Кабаков, Елена Елагина, Иван Чуйков, Дмитрий Пригов — могли лучше воспроизвести обезличенный и бесконечный бюрократический процесс, абсолютно стирающий индивидуальность и языка, и человека, и события, и вещи.

Отдельный номер в программе — короткий 10-минутный моно-спектакль «Оклахомский театр», напоминающий о незавершенном романе Кафки «Америка». В начале каждого часа актер из студии Дмитрия Брусникина развенчивает главные мифы о Кафке. Так зритель неожиданно узнает, что Кафка вовсе не был мрачным и «кафкианским»: он любил красиво одеваться, был остроумным, вегетарианцем, любил путешествия, танцы и кино, приударить за дамами, в общем — вовсе не депрессивным красавцем и вполне уважаемым сотрудником. Да и в целом, ирония пронизывает почти все произведения писателя, многие едва сдерживают смех, читая его книги.

Последний зал-коридор № 1, в котором можно видеть работу Семена Агроскина «Наверх» и видеопроекцию перехода, где в отражении зритель наконец-то видит самого себя в полный рост, метафорически является действительным местом перехода или местом нахождения и самоосознания человечества здесь и сейчас. Каким будет его путь — решать только ему.

В общем, Кафка не предсказал, а скорее почувствовал, ощутил собственной кожей, увидел самое начало, зародыши всех чудовищных превращений и описал их. Потому что случайных превращений не бывает, они лишь обнажают и делают видимым то, что дремало в обществах раньше, и активируют эти спящие семена. Именно поэтому так важны разбросанные по залам цитаты из великого абсурдиста, сюрреалиста, философа: «Стоит лишь впустить в себя зло, как оно уже не требует, чтобы ему верили». Удивительным образом силу преодоления зла для человека Кафка видит в смирении: «Смирение дает каждому, даже отчаявшемуся от одиночества, сильную связь с ближним, причем немедленно, правда, только при полном и долгом смирении. Оно способно на это потому, что оно есть истинный язык молитвы, поклонение и теснейшая связь одновременно. Отношение к ближнему — это отношение молитвы, отношение к себе — это отношение стремления, из молитвы черпается сила для стремления». Возможно, именно этого смирения так не хватало героям его «Превращения». Хватит ли его нам?