Зачем архитектору печь комнаты из хлеба и строить замки из сахарного песка, по какому поводу можно проглотить ложку и назвать работу забытым именем — рассказывает участник выставки-буриме «Пропейзаж».
Вероника Георгиева: Арсений, ты — успешный архитектор, у тебя есть свое бюро. Откуда вдруг желание заниматься современным искусством?
Арсений Леонович: Еще в конце девяностых учась в МАрхИ, мы представляли собой некую компанию разносторонних людей, многие из которых сейчас уже стали известны скорее как современные художники, а не дизайнеры или архитекторы. Некоторые из них, так или иначе, остались в сфере современного искусства. Мы с моим партнером по бюро Никитой Токаревым активно занимались выставочной деятельностью, делали много выставок как архитекторы. В 2000 году мы с Никитой и Сергеем Ситаром сделали очередной проект - гигантскую скульптуру, которая представляла собой так называемую «Бутылку Клейна». Он назывался «На одной стороне» и экспонировался на художественной ярмарке Арт Москва. И это лишь одна из институций, которые приглашали нас к сотрудничеству. Все бурлили и варились в художественной деятельности. «Синий суп» — название арт-группы Алексеея Доброва, Даниила Лебедева, Валерия Патконена появляется у нас в мастерской МАрхИ. В первых фильмах «Синего супа», что забавно, я так или иначе попадаю в кадр. Надо у Данилы попросить какие-то ролики, потому что там то мои руки, то мои ноги, то я танцую где-то... Все эти годы я старался не терять контакт с друзьями и коллегами из арт-сферы. И так вышло, что в последние несколько лет стал чаще ходить на выставки, какая-то зрелость появилась и интерес к современному искусству. Накопились огромные папки эскизов конца 1990 – начала 2000-х. Я что-то делал с Сашей Бродским, у него в мастерской учился офорту, и у меня два десятка досок, на которые натыкаюсь. Я много чем занимался, просто была какая-то затянувшаяся пауза. Переосмысляю все свои эскизы, и рождаются новые темы. В ближайшее время хочу показать проект «Тропосфера» — многометровые заштрихованные черно-белые горизонты, где-то с архитектурой, где-то только с ландшафтом. Начал перечитывать или просто вчитываться в того же Малевича, Суетина — на все это стало чуть больше тратиться времени, которое в какой-то момент даже появилось. Все эти поводы и случаи слились в последовательность и привели к тому, что я редкий день не занимаюсь чем-то творческим, среди прочих задач. С утра до вечера что-то придумывается, а по ночам или рано поутру, как сегодня, рисуется.
В сферу фуд-арта меня постепенно погрузила моя сестра Ксения. Она искала себя в качестве архитектора, получив три архитектурных образования. Со всем этим багажом она уехала в Турин, и там в каком-то замке закончила гастрономическую школу. Общаясь с ней, за эти три-четыре года, я так же открыл для себя массу нового. Появляется ранее неизведанная область творчества и переосмысления всего человеческого, гастрономического и дизайнерского накопленного потенциала. Последнее время я себя уже чувствую художником в рамках еще и этого направления— фудартистического.
ВГ: Теперь я вижу, где корни! Вот захожу я в ГРАУНД Солянкуи по правую руку от входа стоит большой стенд с твоими работами — макетами комнат, выпеченных из теста. Ты, как архитектор, я уверена, относишься к материалу очень ответственно. Почему хлеб?
АЛ: Тут много можно рассказывать, заходя на территорию конкретно этого направления и этого проекта, потому как здесь масса логических, исторических и всяких прочих сопоставлений. Занимаясь историей фуд-арта, я выяснил, что между гастрономическими и другими тактильно-визуально-материальными событиями огромный пласт воспринимаемых нами, но не отрефлексированных параллелей. За последние двадцать лет тема гастрономии и искусства, связанного с едой, приобрело широчайший охват, имеет свой мир, в котором творит особый круг художников. Мне же это стало интересно через призму архитектуры. Проект с хлебом — один из многих накопленных за несколько лет, которые я сейчас начинаю демонстрировать. Обычные кирпичи появляются примерно по тому же принципу, что печенье или макароны, выдавливаются через специальные форсунки. Из кирпичей мы строим окружающие нас стены зданий, а энергию, которая нам нужна для движения, мы потребляем. Довольно много уже сказано на эту тему и не хочется, с одной стороны, повторяться, заходя на территорию фуд-арта, а с другой стороны, есть желание какие-то новые вещи увидеть, найти, раскопать. Например, тема cutlery, вилок, ложек и ножей, меня также вдохновляет, поэтому эскизы появляются пачками, и они часто перерождаются в какие-то ожившие агрегаты как у Бруно Мунари и его «Бесполезных машин». Девять десятых моих произведений рождаются в погоне за сложными, интересными, странными эмоциями. Я скорее исследователь, у меня есть что-то, что меня беспокоит, и я стараюсь с этим разобраться подвластными мне методами и способами, тем, что у меня прорисовывается, тем, что могу слепить.
ВГ: Оба твоих проекта в Солянке — «Яцек» и «Планировочная», связаны с понятием времени. Структуры Яцеков напоминают рукотворные мавзолеи, памятники давних времен, будто временем этим потертые, а хлебные комнаты после выпечки еще какое-то время расползаются, и их формы невозможно воспринимать без мыслей о времени, между тем, когда они еще были горячими и их остывшими видоизмененными завершениями. Время прослеживается в твоих работах, видна его суть. К тому же тесто, это материал в принципе — временный. Что значит для тебя Время?
АЛ: Тема времени, безусловно, в этих проектах одна из сквозных. Я настроен сейчас про Яцека поговорить, потому что это самый преследующий меня образ. Как его только не называли! Он ведь появился в 1996 году, еще до рождения Синего супа. Лёша Добров первый тогда благословил и сказал, что эту тему надо развивать, и уже в институте была масса крупных холстов наштриховано. Я их все раздарил или они затерялись при переездах, как это обычно бывает. Тема Яцеков многогранна и связана с моими вопросами о времени в рамках на тот момент еще архитектурных поисков - повторяемость такого сооружения на ножках, начиная еще с древнейших времен, а затем воспетая модернизмом. Их сотни, если не тысячи, наверное, уже, различных типологий этих загадочных структур. В моих комиксах, которые не так давно вышли в журнале, представленном сейчас в ГРАУНД Солянке Яцеки стали такой полуживой структурой, как коралл, обволакивающий моря и океаны. Теперь Яцек, наверное, выйдет на сушу, и эти кибуцы оживших архитектонов будут складываться в каких-то других ландшафтах. Тема прото-архитектуры, прототектона (Яцек, кстати, так иногда и называется) — это проблема, которую, пожалуй, мне предстоит неоднократно для себя формулировать и давать на нее ответы. Каким образом материал сожительствует с формой, будь то сруб или свиток, а в данном случае Яцек. Не так давно мы с компанией дизайнеров изучали заволжские промыслы, и это было удивительно, потому что вся старообрядческая культура среди лесов продолжает жить, несмотря на столетия различных исторических метаморфоз. Это особое отношение к ландшафту, к тому, что и как на нем растет, какой материал ему имманентно присущ, и каким образом современные архитектура, предметы мебели и любые другие формы материализуются и преображаются в этом материале. Яцек как раз демонстрирует, что материал сам по себе есть ничто. Только материализация в виде той или иной телесности дает ему разное осмысление в обществе, в моменте или в истории. И в этой связи тема времени — сквозная тема, пусть и не такая явная.
ВГ: Откуда название такое — «Яцек»?
АЛ: Это вообще мистика. Когда я жил в Дубне в совершенно райском на тот момент ощущении, из которого ничего кроме польских мультфильмов, эклеров и походов на Волгу, я не помню, половину жителей в городе составляли физики-ядерщики из соцлагеря, такие же молодые как мои родители. Это было лучшее позднесоветское существование, особенно когда ты ребенок и не обременен ничем. Ты счастлив, что у тебя джинсы из Польши, машинки из ГДР, а сладости из Чехословакии. Среди прочих молодых людей, с которыми я дружил, была польская семья, в которой был дядя Яцек и в семье был еще мальчик Яцек, который соответственно был Яцек Яцекович. Я где-то когда-то это запомнил, чтобы потом на двадцать лет забыть. И на очередной нашей арт-вечеринке, когда в очередной раз лепили очередного Яцека, возможно, из чего-то съедобного, никто уже не вспомнит, фантазировали мы тогда активно на последних курсах МАрхИ, это имя всплыло как самоназвание из ниоткуда и просто прилипло к этой штуковине на ножках. У Яцека есть некая слоистость и не просто как у торта «Наполеон» — у этой слоистости всегда есть определенно выраженное тело и определенно выраженные ножки. Прототипом, неким прообразом является Вилла Савой или ходячая архитектура Archigram, то есть нечто жилое или живущее, но как паук имеющее возможность куда-то свалить, не привязанное к истории места или, наоборот, появляясь — формирующее пространство.
ВГ: Ну вот, ты сам ответил на запланированный вопрос: как Яцеки связаны с темой пейзажа, ведь выставка в ГРАУНД Солянке, которая так и называется «Пропейзаж», посвящена этой теме. Тогда поедем дальше. Для каждого художника, представленного на выставке, Катя Бочавар пригласила композитора. Это выставка-буриме. Музыку для обоих твоих проектов написала композитор Александра Кобрина. Как проходила ваша работа с композитором, ведь Саше тоже близка тема соотношения человека и его прошлого?
АЛ: В процессе этой быстрой креации Саша со мной не встречалась и не коммуницировала. На нашем кураторском проходе, когда мы гуляли и обменивались мнениями по всей выставке, она это объяснила тем, что получила это как капсульное задание, и сама что-то увидела и осмыслила. Мне кажется, это тем более ценно, что, просто напряженно или, наоборот, спокойно разглядывая и погружаясь в мои истории и предметы, она сумела прочувствовать и вычитать все важные смыслы. Без вербального и личностного контакта, и это втройне ценно, я передал ей какую-то энергию своего послания, и она ее перевела в вибрации совершенно чудесного завораживающего саунда. Как будто мы с ней общались про музыку минималистов, про это полудзенское состояние, в которое ритмика форм может вводить. Саша все это пропустила через себя и выдала параллельно свой продукт в рамках того же дискурса. И это так было здорово, ведь мы посмотрели друг на друга первый раз, когда уже после открытия два часа гуляли по выставке и обменивались мнениями. Мне кажется, это надо отдельно отметить — сила искусства, которой не требуется медийность в виде постоянного шума слов, объяснений, комментариев к комментариям. Нет, здесь есть событие, которое порождает другое событие. Это как эстафета.
Передаем эстафету зрителю — не пропустите выставку «Пропейзаж», которая идет последнюю неделю!