ПроектЕкатерины Козловой «56,0123320, 38,39001773» создавался в закрытом научном институте, будто прямиком из рассказов Стругацких. Начиная с 5 мая, в зин-арке ГРАУНД Солянки можно увидеть видео и зин, сверстанный специально для галереи.
Роман Курашов: Несколько недель назад я разговаривал с художницей Дашей Плоховой, которая создала для нас видео-тренажер, предлагающий расширить границы собственного зрения. Твой проект в некоторым смысле тоже исследует границы восприятия человеческих чувств. Чем тебя заинтересовала эта тема?
Екатерина Козлова: По образованию я психолог — в 2013 году окончила факультет психологии СПбГУ. Поэтому знания о психологии, физиологии и работе мозга у меня есть еще с учебы. Мне в целом интересно исследовать возможности нашего восприятия и его ограничения.
В последнее время мы всё чаще сталкиваемся с практикамирасширения возможностей наших органов чувств, дополнения либо погружения в альтернативную, виртуальную реальность. Но при этом мы всё-таки помним о том, как работает наш мозг, и понимаем ограниченность нашего восприятия в сравнении с теми же животными или насекомыми. Я не рассуждаю о том, чье восприятие лучше или хуже. Но факт в том, что мы можем общаться с реальностью и познавать ее только исходя из наших органов чувств, весьма ограниченных. То есть мы с животными находимся в одном физическом мире, но чувствуем его по-разному.
С другой стороны, с точки зрения психологии, у нас классно работают компенсаторные механизмы психики. Если мы что-то не понимаем, не можем распознать как знакомое и определить, насколько оно комфортно, мы испытываем тревогу. И если наш мозг сталкивается с чем-то непонятным, он будет искать там знакомые образы, какие-то зацепки, чтобы для себя это определить.
Как один из способов расширения нашего восприятия физической реальности я использую тепловизор. Он позволяет познать действительность в другом спектре. Какие-то образы мы однозначно считываем, какие-то нет, и психика достраивает реальность до понятной нам с целью снижения фрустрации и тревожности.
РК: Наверное, не все знают, что такое тепловизор..
ЕК:Там была очень забавная история: я хоть и закончила физико-математический класс лицея, но это было давно, в 2008 году, и с тех пор информацию не особо актуализировала. Поэтому, когда впервые подумала про тепловизор, мне пришла идея замерять температуру не по объектам, а перепады температуры воздуха на свету и в тени. Я с этой идее пришла в лабораторию к ученому, он очень внимательно на меня посмотрел и сказал, что вообще-то тепловизор измеряет температуру объектов, потому что нужно, чтобы от чего-то отразилось (общий смех). Тепловизор выбирает точку замера — типа прицела или фокуса на камере — и относительно нее выстраивает цветовую идентификацию остальных областей кадра. То есть один и тот же объект может в тепловизоре выглядеть по-разному окрашенным, если мы сравниваем его температуру с чем-либо. На видео можно наблюдать этот эффект — когда я смещаю точку фокусировки, то одни и те же объекты меняют свой цвет. Тепловизор делает тепловое излучение видимым для глаза. В лабораториях, с которыми мы работали, к примеру, его используют для фиксации утечек материалов.
РК: Проект создавался в art&science резиденции в Черноголовке, на территории научного института. Что это за место и как ты там оказалась?
ЕК: Резиденция была в прошлом году. У куратора Ани Бурбо бабушка живет в Черноголовке и долгое время работала в этом институте. Я попала туда через один из опен-коллов. Территория института — физически скрытое пространство. Это очень атмосферное место, которое само по себе интересно исследовать. И задача куратора резиденции была в том, чтобы подружить художников и ученых. Мой личный интерес заключался в том, чтобы попробовать себя в art&science. Прежде я этим прицельно не занималась, но работала с исследованиями территорий, постправдой, псевдодокументальностью, фотографией. И мне было интересно, что я, как художник, который максимально не включен в контекст, могу здесь сделать.
РК: И тебе там очень понравилось.
ЕК: Больше всего меня поразила чистота и тишина самого города. Там приятно находиться физически, вокруг много зелени, люди никуда не торопятся, всё очень спокойно. Дорога от нашей гостиницы до института пролегала через парк, где мы наблюдали за белками. Мы ходили к пруду, смотрели на воду. Для меня это была, наверное, идеальная резиденция — здесь художникам предоставили все условия для работы, не было никаких отвлекающих факторов. Кроме того, нам проводили экскурсии по лабораториям института, показывали, над чем работают ученые. Здесь, в Черноголовке, делают какие-то невероятные открытия и исследования. Я про многие вещи даже не читала и не слышала. И то, как ученые готовы этим делиться, как они включались в работу с художниками, как им было интересно взаимодействие с нами — это было потрясающе.
Екатерина Козлова
РК: Значит, ты взяла тепловизор и отправилась исследовать территорию… Какая была цель и что было интересно?
ЕК: На самом деле я достаточно долго в этой резиденции не понимала, с чем я буду работать. В какой-то момент нас повели в лабораторию.. не помню, что это была за лаборатория — что-то около лаборатории взрывов. В общем, тепловизором они замеряли утечки. И нам предложили сделать общее групповое фото на тепловизор. Я увидела, как это выглядит, и мне стало интересно, насколько реальность в этом спектре отличается от привычной, видимой нами реальности. Меня привлекали именно те территории, где мы проводили буквально каждый день. Я задалась целью исследовать эти места с точки зрения другого спектра восприятия. И в итоге получилась работа о дважды скрытых пространствах. То есть, с одной стороны, у нас закрытая территория института, куда постороннего человека просто так не пустят, а с другой — скрытое измерение того же пространства. И, соответственно, в зине я развиваю эту тему скрытого, но показываю ее по-другому.
РК: И как тебе работа с тепловизором?
ЕК: Основная часть моей художественной практики — это работа с фотографическим изображением. Я занимаюсь фотографией больше 15 лет, и тепловизор для меня раньше был таким… я не знаю, странненьким фотоаппаратом? То есть «камерой», которая вроде бы искажает реальность, но по сути не искажает, а показывает ее такой, как она есть. Это потрясающий инструмент, а еще он визуально очень выразительный и дает интересную яркую картинку. И классно работает именно с динамикой.
Мне выдали тепловизор со словами «Только будьте, пожалуйста, аккуратнее», потому что он дорогой — чтобы я не упала, не разбила его, ничего такого. И после того, как всё было отснято, я вернула его ученому. Мне стало интересно, а что если такую «игрушку» купить себе? Я посмотрела, сколько стоит именно эта модель… У меня долг по ипотеке меньше, чем стоимость этого тепловизора (смеется). Пожалуй, такую игрушку я себе не буду покупать.
На самом деле сейчас в одной из лабораторий мы обсуждаем, что тепловизор можно взять в аренду. Я бы с ним, возможно, поработала снова, но уже в другой локации, в другом контексте и с другими вводными. Хотя я считаю более правильным выбирать инструментарий под задачу. Если я использую что-то настолько выразительное, даже визуально кричащее, то нужно всё-таки понимать, что инструмент и медиум не должны перекрывать концепцию. Форма не должна идти впереди содержания.
РК: Ты упомянула, что долгое время занималась фотографией, а потом перешла к другим практикам. Как это произошло?
ЕК: Я и до сих пор, в принципе, на определенном уровне ей занимаюсь, использую ее как один из медиумов. В этом медиуме я уверена: я понимаю, для чего мне фотография, для чего я могу ее использовать и что она мне не может дать.
В какой-то момент я уперлась в то, что мне хотелось показывать свои идеи, свои концепции как-то более интересно, что ли. Понятно, что мы фотографию можем использовать и как физический объект — основу для коллажа, и как, например, основу для арт-объекта или для инсталляции. Но мне захотелось поработать еще с чем-то более физическим, что может включить зрителя. Например, у меня есть опыт работы с цианотипией. Прямо сейчас я делаю проект для выставки в Петербурге, где работаю именно с цианотипией на ткани. И это материал для меня непредсказуемый. То есть на каком-то уровне мне кажется, что я всё контролирую, но медиум вносит свои коррективы. И мне с этими коррективами приходится считаться.
С прошлого года я ушла частично в ручные практики, более ремесленные. Стала заниматься керамикой, текстилем. Мне в принципе интересно расширение инструментария. Даже если это фотография, то встает вопрос, чем она может быть дополнена. Потому что для меня у фотографии всё-таки есть определенная функция: если нужно в проекте что-то документальное, околодокументальное или псевдодокументальное, что-то, что условно фиксирует нашу реальность такой, какая она есть (либо может создать иллюзию этой фиксации), то я буду использовать фотографию.
РК: В описании своего проекта ты указываешь: «56,0123320, 38,39001773 — координаты того места, где я чаще всего встречала оленей и где кормила их яблоками». Что это за история с оленями?
ЕК: Мы с художницами были удивлены, когда увидели оленей на территории института. Они появились там давно и, насколько я помню, на момент нашей резиденции их там было восемнадцать. На меня это произвело вау-эффект, потому что раньше я видела оленей только в зоопарках или других похожих условиях. А когда ты идешь по территории института, от одного корпуса к другому, а параллельно с тобой идет стадо оленей — это, конечно, незабываемый опыт.
Олени на самом деле очень наглые, особенно молодые — подростки. Я не успевала даже развязать пакет с заранее порезанными яблоками. Они у меня просто выхватывали его из рук. При этом они не давали себя гладить, даже за яблоки. То есть это такие личности с проработанными личными границами. Но очень милые, конечно (смеется).
РК: В работе использован очень интересный звук — жутковатый, техногенный. Расскажи, как он сделан?
ЕК: Программист Джозеф Линчевски (Joseph Lyncheski) выпустил софт, который озвучивает картинки. Это специальная программа в интернете с открытым кодом, которая считывает фильтр, который применен к картинке. То есть она видит фактуру картинки — не содержание, а, допустим, резкость, четкость, распределение и количество цветовых пятен, геометрию. И вот это он переводит в такой странный техногенный звук. Насколько я помню, для этого видео мне понадобилось 55 картинок с тепловизора. У меня были эти фотографии, потому что я снимала и фото, и видео. Я их перекодировала и соединила в одну звуковую дорожку. Это также работа с визуалом и визуальным, но перевод визуального в аудиоформат.
РК: У нас в магазине еще продаются открытки — часть твоего проекта. Это те же самые снимки, которые были озвучены через софт?
ЕК: Да, это именно те фотографии. Шесть снимков я выбрала для принтов, и если я где-то выставляю этот проект не в формате видео, то использую их, но, конечно, в другом размере. Я их печатаю на текстурной бумаге, а еще решила сделать набор открыток. Их можно воспринимать не просто как открытки, а как мини-принты, потому что у них интересная бумага, которая подчеркивает не очень высокое качество изображения с тепловизора. Прибор все-таки не создан для того, чтобы с него крупно печатали работы. И это не фильтры какие-то в фотошопе, не специальная обработка, а именно та картинка, которая получена с помощью этого инструмента. Я выбрала шесть наиболее, как мне показалось, интересных.
В наборе на каждой открытке сзади есть описание проекта. Текст там не очень четкий, что также подчеркивается текстурой бумаги. И это придает изображению с тепловизора тактильную составляющую: можно буквально потрогать, как распределяются пиксели.
РК: Перейдем к зину. У него не совсем обычная обложка. Из чего она сделана?
ЕК: Из экопластика. Меня проконсультировала коллега, с которой мы были вместе в резиденции, — Настя Вержбицкая. Она учится в ИТМО на направлении биоарта. И она рассказала, что есть такая вещь как биопластик и что его можно сварить в домашних условиях. Я варила это буквально у себя на кухне. Не могу сказать, что из подручных материалов, но из тех, которые достаточно легко заказать, в принципе, на любом маркетплейсе.
Обложка отсылает к симбиозу органического и неорганического, при прикосновении она ощущается либо как кожа, либо просто как что-то странное. Не могу сказать, что обложку приятно трогать, но это дает определенный тактильный опыт зрителю. И сразу настраивает его на ощущение, что дальше он увидит что-то необычное.
РК: В зине присутствует некоторая мистификация — таинственные события, имевшие место в период пребывания в резиденции. Что это за события?
ЕК: Зин сам представляет собой мистификацию. Мы видим, что что-то произошло или что-то происходит, как герой этого зина проводит какое-то расследование, ищет что-то. И находит ли он это в итоге или нет, остается открытым вопросом. Вопросов здесь больше, чем ответов.
Я не показывала какое-то конкретное расследование, вмешательство в природу или свершившееся событие. Я пыталась через мистификацию передать странные ощущения от места. Оказаться в Черноголовке — это интересный экзистенциальный опыт, особенно после пребывания в Петербурге и Москве. Это абсолютно другая реальность, там иначе течет время и организована жизнь, там другая архитектура, другая организация пространства. И эту странность, внутренний конфликт — собственной уместности, роли, в качестве кого я здесь нахожусь, — это ощущение я пыталась выразить в зине.
РК: Мы в ГРАУНД Солянке очень любим зины и стараемся продвигать зин-культуру в массы. Скажи, чем тебя привлекает эта форма?
ЕК: Я вообще очень рада, что есть такое место как ГРАУНД Солянка, где настолько поддерживают культуру самиздата и печатные практики. Это очень ценно. И я рада, что это направление активно развивается.
В ГРАУНД Солянке у меня представлено несколько разных зинов. В каких-то я использую форму визуального дневника или скетчбука. Где-то это скорее поток мыслей, образов, рассуждений. А где-то — более связная, последовательно выстроенная история. Для меня форма зина или книги, вообще любая печатная форма — это возможность выстроить определенный нарратив, то есть построить повествование таким образом, чтобы последовательно вести зрителя. Плюс формат зина вынуждает человека более тесно взаимодействовать с работой — как минимум взять ее в руки и начать листать. Это другой уровень контакта, чем когда мы приходим в галерею, музей, на выставку и просто с определенной дистанции смотрим на работу. Для меня это принципиально важно.
РК: Помимо зинов ты работаешь с фотографией, цифровыми коллажами, инсталляциями, арт-объектами. Какие практики тебя занимают сейчас больше других?
ЕК: Я работаю с разнообразным инструментарием. На данный момент — с инсталляциями, печатными формами, видеоартом, цифровым искусством. У меня есть работа, созданная в VR, есть работы в 3D для LED-вентиляторов. Еще я работаю с керамикой — пока что не на том уровне, чтобы это можно было использовать как полноценный медиум, но если мне понадобится что-то выразить именно в керамике, я смогу это сделать.
Кроме того, я занимаюсь текстилем, вышивкой, вязанием. Работаю со звуком в аудиовизуальных инсталляциях — опять же, в той мере, в которой мне это требуется. Я не занимаюсь саунд-артом, но видео-арт со звуковым сопровождением делаю. Для меня принципиально, чтобы медиум, который я использую, отражал концепцию и был наиболее подходящим для нее.
Темы, с которыми я работаю, включают документальность, исследования, мистификации, постправду, мокьюментари. Мне интересна специфика человеческого восприятия и межличностных отношений, вопросы эмоциональной сферы и саморефлексии. Фактически все мои темы крутятся вокруг такой достаточно глубокой человеческой психологии на стыке с физиологическими особенностями.
РК: Важное место в твоей практике также занимает тема женского.
ЕК: Эта тема в моих проектах идет особняком, но действительно занимает значительную часть художественной практики. Она стала для меня особенно актуальной, наверное, с позапрошлого года, когда мой брак стал рушиться. Закончилось все разводом, и после 8 лет я оказалась в ситуации, в которой мне пришлось заново переосмыслять собственную идентичность, собственные потребности. Что значит быть женщиной, как ощущать себя в этом мире одной? С прошлого года я впервые оказалась на своей территории, в своей квартире. И у меня появилось время подумать, отрефлексировать точки отсчета, как я в принципе отношусь к собственному гендеру. Это оказалось интересной темой для исследования и в рамках себя, и в рамках общественных проявленностей.
РК: Что ты пожелаешь зрителю, который увидит работу впервые, перед просмотром?
ЕК: Ну, во-первых, я пожелаю все-таки постараться включиться в этот процесс визуального восприятия, потому что в этом видео, этой прогулке, нет случайных образов. Это то, что я видела и снимала, прогуливаясь непосредственно по территории института. Это такое же видеоэссе, как любой видеопортрет местности, просто снятый с использованием дополнительных приспособлений и показанный в другом спектре нашего восприятия.
И еще я рекомендую обращать внимание на звук. Лучше всего послушать его в наушниках. Это буквально картинки, которые мы можем услышать. И звук вместе с визуальным рядом работает на расширение нашего визуального восприятия.
Ждем вас для расширения вашего визуального восприятия на выставке до 25 июня включительно.