Андрей Монастырский — поэт, художник и теоретик московской концептуальной школы, ключевая фигура современного российского искусства. Является одним из основателей и автором большей части проектов группы «Коллективные действия» (1976–2010). В середине 1970-х, КД начали организовывать выездные перформансы — «Поездки за город». Эти акции проводятся до сих пор и стали классикой московского концептуализма.
Вероника Георгиева: Андрей, спасибо, что пришли в пространство ГРАУНД Солянки. Вы — участник выставки с непростым названием, которое я не запомнила и мне придётся всё-таки его прочесть — «Точка 55.754630, 37.638530». Это географические координаты ГРАУНД Солянки, точные координаты нашего с Вами сейчас расположения. Выставка посвящена теме прогулки. Художнику свойственно дрейфование, свободная от ответственности практика гуляния, и, неудивительно, что в своих произведениях многие художники обращаются к этой теме достаточно часто. Но, на мой взгляд, именно «Коллективные Действия» довели тему прогулок до некой абсурдной кульминации.
Андрей Монастырский: Мы этим занимаемся с 1976-го года, но мы называем это не «прогулки», а «поездки за город», потому что для нас также важен транспорт, на котором мы ездим в загородное пространство – электричка, автобус или машина. Поэтому мы это называем «поездки за город», а не «прогулки за городом». Инициировал меня на то, чтобы собирать этот материал, Кабаков. Я не знал, как это назвать, и он предложил «прогулки за городом». Так что «прогулки» это его слово, и оно звучало в моём, в нашем контексте. Но потом я решил, что всё-таки лучше, правильнее будет «поездки за город», потому что это реальные поездки. Прогулки это по Москве, может быть… Хотя нет, здесь тоже — это же тоже поездка была, в Челябинск или где-то. Или она там живёт, эта художница?
ВГ: Вас, похоже, очень вдохновило соседство в одном зале ваших работ с проектом Анастасии Богомоловой.
АМ: Да-да. Это, конечно, абсолютно гениальная вещь Анастасии Богомоловой. Потрясающий такой шедевр, мощный и трагический. И очень хорошо, я считаю, как это состыковано с нашей акцией 1979-го года «Место действия», где тоже присутствовала яма. У нас яма была не символом смерти, и вообще не была связана со смертью, это было чисто техническое приспособление — чтобы осуществлять «полосу неразличения» при переходе поля. Можно сказать, что жизнь — это поле, «жизнь пройти – не поле перейти», а у нас наоборот — было поле, которое мы всё время переходили. И там была яма, мы сменяли друг друга в этой яме и дальше шли в лес. Яма как некая субстанция, как вещь, устройство, феномен, она присутствовала и у нас, и у Богомоловой. Но у неё яма носит социальный характер, конечно, социально-политический даже. Я второй раз на этой выставке, и в первый раз, когда я это увидел, этот зал и эти две вещи, я понял: вся трагедия нашей жизни, существования, здесь выражена в двух ракурсах, в двух аспектах: первое, это то, что все мы заброшены в смерть, в болезни и старость. И это можно прочесть и в нашей работе «Место действия», и в работе Богомоловой. Но, кроме всего прочего, второй важнейший момент заключается в том, что мы сами себе, вернее не мы сами, а власти, часто устраивают страшные трагедии. Богомолова нам показывает раскопанный могильник, захоронение зеков при большом терроре в лагере. Это скрещение двух страшных вещей — трагических, и на этом скрещении звучит этот зал, очень мощно звучит. И хождение тоже… Ведь она тоже ходила кругами по снежному полю и потом лежала в этой яме при минус двадцати. Это мощное высказывание, мощный жест; он и художественно мощный, и эстетически, и философски. Мне очень понравилась эта вещь, она как вершина этой выставки. Все работы на выставке хорошие, но на втором месте, после Богомоловой, для меня — работа Анны Мартыненко «Попытка прогулки», аудиальные места в Москве или где-то ещё за городом тоже, она записала звук в этих местах. Например, здесь на углу Забелина и Солянки она записала звук трафика, звук проезжающих машин, и нужно сосредоточиться на этом звуке. И в других местах, там, у какого-то дерева и так далее. Вот эти две вещи очень сильные, особенно, конечно, работа Богомоловой, очень сильная во всех смыслах. Так что, очень удачная выставка. Я очень рад, что я на ней побывал, даже два раза.
ВГ: Для «Коллективных Действий» важно не само событие, а связанное с ним ожидание. То есть в акции «Место действия» местом главного действия становится, используя ваш термин, — «поле ожидания», зрительского ожидания.
АМ: Имеется в виду ожидание событийности. Когда мы приходим на выставку, мы ожидаем что-то увидеть. Когда нас приглашают на какой-то перформанс или загородную акцию, мы ожидаем тоже что-то увидеть, да? Но наша задача была — длить это ожидание, ничего не предлагая, никакого плода этого ожидания не предлагая, чтобы само это ожидание было предметом изображения и предметом состоянии, само эстетизированное ожидание. Люди ничего не получали. Как, к примеру, в нашей классической акции 1978-го года — с вытягиванием из леса на середину поля семи-километровой белой верёвки. Это длилось полтора часа, мы вытягивали семь километров верёвки и вытянули её пустой конец, там ничего не было привязано. Это была огромная катушка, верёвка не была к ней привязана, и к концу веревки тоже ничего не было привязано. Происходило само протекание времени вытягивания этой верёвки, абсолютно пустое, бессмысленное время без всякого результата. И вот это ожидание: ведь люди ожидали — там были зрители, они смотрели, как мы это вытягиваем, мы предлагали им тоже вытягивать верёвку, что они и делали. Они ждали, что что-то такое появится на конце этой веревки, что мы что-то вытянем, а на самом деле мы ничего не вытягиваем. Ведь так же и жизнь наша устроена: мы ничего не получаем. Жизнь проходит, мы получаем какие-то иллюзии, какие-то результаты, а на самом деле в конце – ноль, ничего. Откуда мы пришли, туда мы и уходим, понимаете? Мы ничего не знаем ни о том, откуда мы пришли, ни о том, есть там, на другой стороне, что-то или нет. И так же мы уходим, не зная ничего о том, что будет. И эта пустота — основная. Ожидание как предмет изображения для нас всегда был важен во всех акциях.
ВГ: Эта акция напомнила мне перформанс Франсиса Алюса.
АМ: Это который лёд толкал?
ВГ: Да, в течение девяти часов толкал по улицам Мехико огромный куб льда, пока тот совсем не растаял. Перформанс назывался «Парадокс практики. Порой создание чего-либо не приводит ни к чему». Прогулка в роли «прогуливания», и не по чему-либо, а «прогуливания» чего-либо; будто есть цель, некое мероприятие, но ты его прогуливаешь — прогуливаешь смысл, чтобы отдаться возможности приключения. Как Буратино. Андрей, Вы когда-нибудь что-нибудь прогуливали?
АМ: Прогуливали мы все уроки, если кто-то прогуливал. Но я не помню, чтобы я прогуливал уроки. Я был достаточно дисциплинированным. Я прогуливал иногда работу. Это было, да. Но я как-то старался договариваться. Я довольно долго, лет, наверное, семнадцать работал в Государственном литературном музее, года с 1974-го. И вот иногда, поскольку я и в университете учился в это время, и акции мы делали активно, и другие бытовые обстоятельства — вот ребёнок появился, Маша, в 1977 году. То есть, было много занятий, поэтому прогуливание работы иногда присутствовало.
ВГ: Значит, с 1976 года Вы совершали поездки за город только в выходные?
АМ: Нет, не только, в том-то и дело. Иногда удавалось так прогулять работу, что и в будни тоже… (смех)
ВГ: Есть ли у Вас в Москве любимые маршруты?
АМ: Да, полно, очень много. Вот этот маршрут входит в число моих очень важных маршрутов — Покровка, Солянка. Я называю это «лоно Авраамово», потому что тут очень много таких авраамических, что ли, символов заложено. Тут и синагога, и православные церкви важные, и главная лютеранская кирха Москвы в Старосадском. В общем, много всего тут есть. Может быть, что-то и мусульманское есть, но это я как-то не помню. Во всяком случае, фундаментальные вещи для авраамических религий тут присутствуют. И я часто тут хожу, начинаю с Чистых прудов через Покровку через Старосадский, и потом через Забелина на Солянку, опять на Покровку вверх, а там на Сретенку. И это всё, вот этот ареал, и вообще вот эти центральные улицы… Солянка входит в такой ряд улиц, как Покровка, Мясницкая, Петровка — для меня это очень важные места прогулок. Пятьсот лет назад примерно Лютер ввёл лютеранство. А всё остальное это допотопные вещи, православие допотопное, синагога, иудаизм допотопный, католичество. А вот лютеране, они очень современные. И для чувства современности это очень важная вещь. Потому что свет современности это самое главное в религиозности. Я так считаю, во всяком случае, для меня. И когда у меня такое настроение, то это очень важно.
ВГ: Вы не хотите в ГРАУНД Солянке устроить серию прогулок по Вашим маршрутам, а мы с Вами будем гулять?
АМ: Ой нет, это я никак. Я — индивидуалист страшный. Я сам по себе гуляю.
ВГ: Откуда у Вас появилось желание всё документировать?
АМ: Опять же Кабаков дал импульс для документирования. Вернее так, мы документировали до того, как он предложил рассказать об акциях, на которых он бывал, чтобы, как он говорил, это сохранилось в документации и в рассказах. Но до этого я составлял описательные тексты к каждой акции. Мы писали совместные статьи с Никитой Алексеевым, с Кизевальтером, потом Панитков к нам подключился. То есть, это началось с дескрипции, с описательных текстов. Потом Кабаков предложил нарратив, и это было прекрасно, потому что появились рассказы участников и т. д. — это следующий документационный уровень. И потом — дискурс, это разные статьи, обсуждения и т. д. Так что стратиграфия томов «Поездок за город», вся эта документация, она довольно-таки сложная. Туда же входит и фото-документация, и видео-документации, и схемы разные, схематизации и так далее. Но для меня это всё было естественно, потому что я с детства увлекался астрономией, вообще с какого-нибудь третьего класса, и я рисовал, сам составлял атлас двойных звёзд в юношеском отделении библиотеки им. Ленина, в 1964 году ездил туда с большой общей тетрадью, разграфлённой, брал координаты звёзд по американскому справочнику 1932 года астронома Aitken’а и делал в этой большой тетради на листах звёздочки такие по координатам и выписывал их точный блеск и прочие характеристики. То есть, я это делал с детства. Потом систематиками разными я увлекался, систематикой растений, насекомых, жуков и прочее. Вывешивал на стене в квартире, где я жил, длинные фризы таблиц под потолком. То есть у меня всегда была склонность к систематизациям.
ВГ: Как-то повлияло на Ваше архивирование появление интернета?
АМ: Ну, конечно, как и на всех. Естественно. Всё ушло туда. С бумаги всё ушло туда… в файлы. Сплошные файлы, конечно. Да-да, всё там, на сайтах. Теперь мы уже даже… Хотя нет, было издано много. Вот Маша, она тоже была участником издания наших работ в серии «Библиотека московского концептуализма» Германа Титова, там все тома «Поездок за город» были изданы. Ну, не все, конечно, но до 12-го тома. Сейчас мы делаем 14-й том, и все это уже есть на сайте Сергея Летова, посвященного московскому концептуализму. У «Коллективных действий” там есть своя страница. Это многоуровневая страница, все материалы мы помещаем на неё.
ВГ: Мне хотелось бы пригласить к нашему разговору Машу, чтобы она тоже поделилась с нами своими прогулочными практиками. Маша, ты с папой гуляешь?
АМ: Она очень много помогает нам. Она в последнее время выступает как наш соавтор.
ВГ: Сегодня нам повезло…
Маша Сумнина: …что у Монастырского есть дочь.
ВГ: Да, нам очень повезло, что у Монастырского есть дочь, и что художница Маша Сумнина пришла в ГРАУНД Солянку вместе со своим отцом. Маша, у тебя тоже много работ связано с прогулками.
МС: Расскажу вам об одном из маршрутов. Мне было семь или восемь лет, и мы пошли гулять по Яузе. Осенью, в резиновых сапогах. Было грязно. И мы нашли зелёную ленту. Она была из какой-то фольги, яркая и блестящая, что вообще было тогда довольно редкой вещью. А уж найти такую в лесу было одно сплошное чудо. Мы её взяли, и я волокла её за собой всю дорогу.
АМ: Я тебя обвязал ею, и конец ленты волочился, а иногда я её держал как шлейф платья.
МС: Как поводок у собаки. (смех)
АМ: Ну нет! Ты шла впереди, а я за тобой шёл. Лента была длиной метров десять, не меньше. И вот такой ширины примерно. (показывает) А ты, какой, думала?
МС: Я думала такой. (показывает) Я потом купила такую для наших прогулок.
АМ: Мне казалось, что пошире чуть-чуть.
МС: И потом мы полезли через этот мост.
АМ: Да, наверняка.
МС: Там было так: сначала ты идёшь вдоль реки, а через реку Яузу был перекинут самый страшный мост на свете. Он был такой горбатый.
АМ: Да, горбатый…
МС: И идти там нужно было по решётке, а когда тебе восемь лет и у тебя маленькие ножки, то твоя ножка как раз попадает в промежуток между прутьями этой решётки. Но Моня [Андрей Монастырский, прим. ВГ] очень любит эксперименты и подвиги, поэтому нужно было перейти через этот мост, держась за перила и ступая по этим тончайшим прутьям, чтобы на другую сторону перебраться. Но это было важное приключение. Лента это длительность. С одной стороны, это приключение с неизвестным концом: ты не знаешь, зачем ты это делаешь, а с другой стороны — ты всё равно это делаешь, потому что тебе обязательно нужно выдержать испытание.
АМ: Да, и потом ты сделала акцию «Моя жизнь». Правильно?
МС: Да. Потом я вспомнила об этом приключении и купила такую ленту. Она, видимо, была для тиснения, типографская вещь, чтобы делать тиснение на книжках. Я купила целый рулон и нашла двадцать одну книжку с названием «Моя жизнь» разных авторов! Потому что, если ты написал книжку, как ты её назовешь — «Моя жизнь» , конечно. (смеётся) Я позвала моих друзей и Моню, купила такую ленту, и мы прошли по Яузе, и я оставляла в разных местах эти маленькие обложечки с названием…
АМ: …макеты этих книжек.
МС: Да, макеты. И зачитывала из них куски, потому что там про прогулки, а иногда и про ленты можно найти. В принципе, в жизни любого человека, используя поиск, ты можешь найти какое-то с тобой пересечение, и эти пересечения, как точки на карте, поставить для своего сюжета.
АМ: И это всё снято на видео.
МС: Да, и это всё снято на видео.
ВГ: Отец, похоже, не оставил тебе выбора, кроме как стать художником. (смех)
АМ: Ну, художник она не по моей линии, а по линии Митурича-Хлебникова.
МС: Ну, здрасте! Я по твоей линии.
АМ: Ну, в концептуально смысле, да. Но у тебя ещё больше фундамент, глубже. А первый из них кто был художником, Пётр?
МС: Пётр и Вера, оба.
АМ: А их родители были орнитологи, да?
МС: Да.
АМ: То есть, художников в роду не было раньше.
МС: Да, но они умели рисовать птичек.
АМ: Твой прадед был орнитологом.
МС: Прапрадед.
АМ: Да, понятно.
ВГ: А ты проекты свои обсуждаешь с Андреем?
МС: А как же!
АМ: Я с ней обсуждаю свои, и она свои со мной обсуждает…
ВГ: У вас есть планы на совместные выставки?
АМ: Так мы постоянно вместе что-то делаем. Когда я составляю описательные тексты акций, там всегда есть Машино имя.
МС: В конце января в галерее XL планируется наша первая совместная выставка.
ВГ: Обязательно придём. Удачи!
А пока, до 3 июля включительно, ГРАУНД Солянка ждёт вас на выставке с участием Андрея Монастырского — «Точка 55.754630, 37.638530». Выставка посвящена прогулочным практикам.