Терапия криком и шумом

Вероника Георгиева: Юра, наш с тобой разговор проходит по зуму. Что это за здание?

Юрий Марин: Это моя мастерская. Я сейчас работаю в Тбилиси. Занимаюсь столяркой. Недавно сюда перебрался. Почти два года был в Лондоне.

ВГ: Ого! Но сам ведь ты из Калуги.

ЮМ: Сам из Калуги.

ВГ: Твой проект в текущей выставке ГРАУНД Солянки называется «Цех шума». Откуда такое название

ЮМ: Название пришло в процессе сборки проекта. А собирался он изначально на территории заброшенного мебельного завода в Калуге. Там проходил фестиваль современного искусства «Мост». Мне разрешили туда прийти на месяц раньше и подготовить один из цехов под свою выставку. Когда я туда пришел, я еще не знал, что буду делать. Просто ходил по заводу, смотрел помещения, смотрел, какие материалы там есть. Там было очень много брошенных деталей станков, недоделанных заготовок, каких-то мятых железок. И этот мусор я решил сделать основным материалом проекта. Когда я ходил среди станков, всё это очень классно звучало в помещениях — там хорошая акустика, всё резонирует. Собирая эти детали, я подумал, что хорошо было бы заставить всё это звучать в этом пространстве. И я собрал такие вот звучащие объекты.

ВГ: Отчего звучали эти брошенные станки, от каких-то потоков ветра или ты как-то с ними взаимодействовал?

ЮМ: Изначально я просто бросал их, двигал, и все эти железки имели какой-то свой звуковой характер. И визуальный характер тоже. Потому что текстуры всех этих железок, ржавых деталей довольно красивые. Я подумал, что надо как-то их визуальный и звуковой характер выразить вместе, и собрал такие вот чуднЫе агрегаты, похожие на странных животных, издающих странные звуки. Я как бы оживил эти станки.

ВГ: При чем не только для самих станов, они для людей — все твои работы интерактивные. Когда я находилась на твоей выставке, во мне проснулось какое-то детское ощущение. Я просто не могла уйти, не поиграв на всем. И мне вспомнилось советское детство, когда игрушек было немного, и ты радовался любым найденным на улице ржавчинам, из которых можно было извлечь магический звук, поорать в трубу огромного размера, услышать эхо. Твои объекты пробудили во мне внутреннего ребенка.
А сам ты, когда видишь людей, которые что-то делают с твоими объектами, что испытываешь?

ЮМ: Это всегда очень интересно. Все по-разному реагируют. Сначала аккуратно что-то пробуют, но потом, когда видят, что можно их использовать более агрессивно, начинают в них во всю долбить. И действительно, видно, что у людей какой-то детский восторг просыпается. Кстати, дети больше всего взаимодействуют с этими штуками. Как я заметил еще на первой выставке, во время фестиваля в Калуге, когда все боялись подходить, дети первым подбегали и начинали всё это переключать, стучать по ним.

ВГ: Кстати, мне понравилось, как куратор этого проекта уже в Суздале Пётр Айду прокомментировал твою трубу для крика. «Мне кажется,— сказал он, — что это очень важная вещь для нашего времени, для нашего вообще мира — возможность проораться».
Как случилась ваша с Айду коллаборация?

ЮМ: После этого фестиваля была выставка в Мира центре в Суздале под кураторством Петра Айду. У него появилась идея сделать серию выставок про звук. И на первую выставку он позвал меня с эти проектом. Потом этот же проект поехал в Тулу, в творческий индустриальный кластер «Октава».

ВГ: Вы были знакомы с Айду до этого?

ЮМ: Нет. Пётр увидел мой проект на выставке «Мост», ему понравилось, и он написал мне. Сначала мы не знали, что можно сделать вместе, а потом он придумал эту серию выставок.

ВГ: Это была твоя первая звуковая инсталляция? Насколько я понимаю, до этого ты в основном занимался уличным искусством, а это, вроде бы, разные вещи.

ЮМ: Да, до этого я в основном занимался стрит-артом. Кажется, что это не очень перекликается, но музыкой я начал заниматься достаточно давно. В том числе, шумовой музыкой, в основном, электронной. И это проект для меня как бы совместил увлечение музыкой и визуальным искусством.

ВГ: Это твой первый звуковой проект?

ЮМ: Да.

ВГ: А как тебе кажется, что объединяет звуковые проекты с уличным искусством?

ЮМ: Меня всегда привлекала красота разрушающихся материалов, каких-то заброшенных помещений, домов. Свой стрит-арт я делал в основном на стенах заброшенных зданий часто с использованием разных текстур. И этот проект тоже родился в заброшенном помещении, и все эти материалы тоже визуально как-то перекликаются.

ВГ: Да, ты даешь вторую жизнь материалам, поверхностям, но также и тому нашему взгляду, который уже замылился, глядя на старый инструментарий. Мне понравилось, как ты написал в своей экспликации, «..что эти машины обрели вторую жизнь в новом качестве, они больше не должны создавать ничего полезного для человека, только шум».
Как пенсионеры, которые подустали и теперь уже могут наслаждаться какими-то более детскими настроениями.

ЮМ: Да, обрели какую-то свободу личности.

ВГ: Точно! А как ты начал заниматься уличным искусством? Где ты учился?

ЮМ: У меня образование дизайнера мебели. Я долгое время работал и до сих пор работаю дизайнером мебели и столяром. Образование у меня, можно сказать, художественное, потому что я окончил Мухинскую академию, ныне Академия Штиглица. И классическое советское художественное образование там примерно одинаковое на всех кафедрах: рисунок, живопись, композиция. Так что изобразительным искусством я занимался даже в процессе обучения на дизайнера. Но мне всегда хотелось делать что-то непохожее на программу обучения, и я старался рисовать какие-то более минималистичные вещи или более экспериментальные. А потом, когда начал работать по специальности, у меня была мастерская на Балтийской в Санкт-Петербурге. Там такое кольцо, Обводной канал, — это территория бывших заводов, которые сейчас сдаются в аренду под различные производства. Я там снимал мастерскую и в ней жил, потому что, когда я окончил институт, возможность жить в общежитии закончилась. Я подумал, что хочу работать на себя, стал снимать мастерскую, там же жил и гулял по этим заброшенным территориям. Там много железнодорожных путей, вдоль которых много заброшенных цехов для ремонта вагонов. Я там гулял, и мне хотелось в этой среде делать что-то визуальное. И я начал вписывать в эти индустриальные пейзажи свои работы. Для меня это был отдых от работы, отвлечение от основной работы. Я брал краску, бумагу с клеем, рисовал, делал постеры и расклеивал их на стенах.

ВГ: То есть, город как бы становился аппендиксом твоей мастерской.

ЮМ: Да, хотелось сменить сферу деятельности, изменить взгляд на окружение.

ВГ: А что такое «рашн-деревяшн»?

ЮМ: Это проект игрушек, который мы придумали вместе с братом. Это больше дизайнерский проект, арт-дизайн. Это серия деревянных игрушек, основанных на персонажах русских народных сказок.

ВГ: А сейчас у тебя есть какие-то планы в художественном мире, или ты сейчас переключился на дизайнерскую продукцию? Или ты это совмещаешь?

ЮМ: Я совмещаю, потому что дизайн и столярка это для меня способ заработать на жизнь. А искусством я просто для себя занимаюсь.

ВГ: А, кстати, где хранятся твои объекты из проекта «Шум цеха»? Это ведь огромные скульптуры.

ЮМ: Да, это на самом деле была большая проблема. Сначала всё это хранилось на том же заводе, где было собрано, потому что после фестиваля там ничего не происходило. Но потом завод продали, и мне сказали, что надо всё забрать.

ВГ: Вот это, я представляю, был проблемный звонок..

ЮМ: Да.. Но потом я нашел какой-то старый сарай, починил крышу и сложил туда.

ВГ: То есть, у них есть всё-таки место для жизни. Ты сказал, что дизайнерский проект игрушек вы делали вместе с братом. Твой брат — Володя Марин?

ЮМ: Да.

ВГ: Володя принимал участие в предыдущей выставке в ГРАУНДе.

ЮМ: Да, получилось забавно, потому что, когда мы с Петром Айду делали выставку в Суздале, прямо перед нашей выставкой была выставка, посвященная Тонино Гуэрре, где Вовкины работы тоже были. И в ГРАУНД Солянке получилось тоже самое.

ВГ: А он старший брат?

ЮМ: Да, у нас семь лет разницы.

ВГ: Ну, тогда всё правильно. Он первым идет (общий смех).

ЮМ: Ну да.

ВГ: Есть у тебя проекты, которые у тебя в голове варятся сейчас?

ЮМ: Есть какие-то наработки, но они пока не до конца продуманы. Кое-что тоже связано со звуком, что-то с музыкой. Стрит-артом я в последнее время меньше занимаюсь, но какие-то проекты тоже хочется реализовать.

ВГ: А в Лондоне ты занимался стрит-артом?

ЮМ: В Лондоне, нет. В Лондоне я ничего не придумал, потому что мне показалось, что там в этом смысле и так перенасыщенная среда. Во-первых, там очень мало заброшенных помещений — каждый квадратный метр под расчет. Что-то заброшенное там редко долго стоит. И те места, где стрит-арт делают, вдоль каналов, например, постоянно появляется новое граффити. И часто одно поверх другого. Очень насыщенная жизнь стрит-арта. А мне, наверное, нужен какой-то вакуум. Когда я хочу что-то сделать, я хожу мимо разных стен, смотрю на них. Либо я хочу сделать что-то именно на этой стене, либо придумываю что-то, а потом хожу и подыскиваю место для этого. Вот в Тбилиси я хожу, и что-то начинает придумываться, что-то, что хочется сделать.

ВГ: Почему ты переехал из Лондона в Тбилиси?

ЮМ: В Лондоне очень дорогая жизнь. И потом для меня это все-таки чуждая среда. Там классно, очень богатая культурная жизнь. Классные выставки проходят одна за другой, какие-то интересные концерты постоянно. Я просто не вижу своего дальнейшего развития там, потому что культурная среда там для меня чуждая, я в другой среде вырос… В Калуге лучше всего работается. Я тут себя на своем месте чувствую. И есть тот вакуум, который хочется заполнить, проще придумать, что ты можешь сказать здесь, в конкретной ситуации, в этом культурном окружении, в этот культурный момент.

Выставка «Найденный звук» очень скоро заканчивается! И ее последние выходные — отличное время для того, чтобы вам и вашим детям порадоваться звуку и насладиться интерактивными, обладающими терапевтическими свойствами и яркими визуальными образами, скульптурами Юрия Марина.