В ностальгии по секретному саду, потерянному раю, постановка будто выдергивает предметы из прошлого, символизируя фрагментарность работы нашей памяти. Предметы здесь — осколки даже не вещей, но скорее ставших абсурдными обломков памяти о них: кофемолка, которая, превращаясь в мясорубку, перемалывает не то кофе, не то фарш; от известного многоуважаемого шкафа остается только ручка — что она открывает, с каким прошлым связывает? Сад превращается в газон, купленный на Вайлдберрис, а действие самих торгов переносится под крышку рояля, в его раздолбанные внутренности, с трудом, но еще издающие звук — старую забытую мелодию.