Ну зачем же мне заниматься этим искусством

Вероника Георгиева: В твоей видеоинсталляции в ГРАУНД Солянке ты стоишь посреди заснеженного леса рядом со странными, сменяющими друг друга предметами — то это брошенная шина, то тележка из продовольственного магазина, — и поешь песню. Кому она предназначена, твоя песня? В лесу ведь никого нет.

Юлия Абзалтдинова: Это проект «Ну зачем же мне заниматься этим искусством», в котором я как художница выступаю в роли собирательного образа женщин-художниц. И таким образом, я это пою от коллективного лица женщин-художниц. Если это фразу представить в виде текста, то она не имеет синтаксиса. Там нет ни вопросительного, ни восклицательного, ни «утвердительного» знака. Поэтому эту фразу можно воспринимать как вопрос к себе, к общественности или вообще к искусству. Это может быть и риторический вопрос, а может быть лирическим отступлением к размышлению: ну зачем же мы, художницы-женщины, занимаемся искусством? Эту фразу можно интерпретировать по-разному. Это и крик души, и вопрос профессионального сообщества. А может быть начало саморефлексии.

ВГ: Ты сама нашла ответ на этот вопрос? Зачем ты занимаешься этим искусством?

ЮА: В 2019 году, когда я делала этот проект, я оказалась на экзистенциальной развилке — заниматься мне дальше искусством или нет. И я себе на этот вопрос ответила: заниматься этим искусством я буду для того, чтобы свободно самореализовываться, для того, чтобы раскрыть свой художественный потенциал и оставить после себя наследие. Я думаю, что очень многие, когда размышляют над тем, что останется после них, так отвечают на этот вопрос. И вот я хочу, чтобы после меня, чтобы после женщин-художниц осталось наследие в виде произведений искусства.

ВГ: Многие твои проекты посвящены теме телесности. Почему эта тема так важна для тебя? Что ты хочешь выяснить при помощи работы с телом?

ЮА: Одной из первичных ценностей в моей жизни всегда было место в социуме, где может эффективно и благополучно проявляться моя телесность. Телесность это ведь не только тело, но и совокупность наших идентичностей: социальной, национальной, гражданской, религиозной, профессиональной и тд. Внутренняя духовная идентичность — кто-то подразумевает под этим только религиозную составляющую, но это всё намного шире. Так как я воспринимаю свою телесность как совокупность идентичностей, я и работаю с различными аспектами моей идентичности. Ведь я могу быть носителем индивидуальной идентичности — это то, как я воспринимаю себя как единицу, — и могу быть членом групповой идентичности, абсолютно любой. Поэтому я в своих проектах исследую и говорю как об индивидуальной идентичности, так и о групповой. И, как правило, ядром каждого моего проекта являюсь либо я сама, либо яркое или важное событие в моей жизни. В зависимости от проекта, я работаю над различными аспектами телесности. В искусство я пришла для того, чтобы найти свою идентичность и найти место своей телесности в социуме.

ВГ: Юля, твои проекты формируют психологические связи: между тобой и участниками, между самими участниками, зрителем и участниками. Ты много работаешь с инклюзивностью, с людьми с инвалидностью. Как происходит выбор участников в твой проект и с чего всё началось?

ЮА: Я на самом деле выстраиваю такие связи… Мои ранние фотографические проекты касаются групповой идентичности, и участники такого проекта становятся по сути портретируемыми. Ну, например, в 2014 году во время Олимпиады я делала видео, в котором я снимала людей на статично стоящую камеру. И я делала такие живые портреты. Это были местные жители, выбранные в случайном порядке, и единственное, о чем они должны были думать, стоя перед камерой и не шевелясь, это о том, что принесут им Олимпийские игры и какие изменения с ними произойдут. Тогда же, в 2014 году я снимала вторую часть шестилетнего фотопроекта The Big Game (2010-2016), изучая тему собирательного образа российского болельщика. Я снимала, наряду с ландшафтами, предметами, интерьерами и экстерьерами, еще и портреты болельщиков.

В 2016-2020 годах в моем концептуальном фотопроекте «Чад» я исследовала групповую идентичность «человека в футляре» — среднестатистического офисного работника, который всегда одет в деловой костюм. И вот он стоит перед моей камерой и держит в руке цветной дым. Участников было двенадцать. Это условно образ человека в футляре, который раскрывается через сотрудников офиса, но говорит о нас, о людях, о тех периодах жизни, когда мы ощущаем себя в футляре.

ВГ: А почему у них в руках цветной дым?

ЮА: Есть клишированное понимание того, что среднестатистический работник офиса занимается серой рутинной работой, это линейный сотрудник, как правило, и для того, чтобы внести краски в его серую жизнь, я добавила дым, который как бы раскрашивал картину. С другой стороны, дым еще ассоциируется с революционными событиями. Дым это еще и индекс огня, символ бесчисленных попыток загореться или факт сгорания. У некоторых народов есть такой погребальный ритуал: когда кремируют умерших людей, по дыму могильного костра можно проследить за жизнью умершего в ином мире. Если дым идет вертикально, значит его ждет вечное блаженство. Если дым куда-то в сторону идет, то блаженство его не ждет. Условно, я как раз говорила о серой реальной жизни человека и о его духовности, о том, что он хочет жить другой жизнью. Как правило, религии говорят о том, что после смерти у нас будет иная жизнь. И, наконец-то, проект, представленный в ГРАУНД Солянке, «Ну зачем же мне заниматься этим искусством», представляет зрителю собирательный образ женщин-художниц в их переломный период жизни.
Последние мои три проекта все связаны с соавторством с незрячими и слабовидящими людьми. В 2021 году году в проекте «Показать то, что нельзя увидеть» было восемь участников разного возраста и пола, и здесь они были уже соавторами. Если до этого все участники были портретируемыми персонажами моего проекта, то здесь эти персонажи переходят на новый уровень — они соавторы. В проекте я представляла собой псевдо- психолога и общалась с восемью участниками проекта с помощью такого психологического метода как «арт-терапия». Мы разрабатывали какой-то психологический запрос на решение некой визуальной проблемы либо на реализацию некоего нового визуального опыта. Смысл проекта состоял в том, что на съемочной площадке я каждого из них фотографировала и в рамках такой индивидуальной фотосъемки мы с помощью арт-терапии решали эти психологические запросы. Итогом были лайтбоксы.

ВГ: Я и забыла, что ты изначально была фотографом.

ЮА: Да, я двадцать лет занимаюсь фотографией. Я родилась в Екатеринбурге и училась в четырех частных фотошколах. Потом училась в Школе Родченко, это был первый набор Валерия Нистратова в его мастерскую «Документальная фотография». Я становилась документальным фотографом. В 2014 году для диплома в Школе Родченко я сделала документально-концептуальный проект The Big Game. Я начала снимать его в 2010 году, еще до поступления в Школу Родченко. На протяжение двух лет, пока училась, я два-три раза в месяц летала в Сочи и снимала там учебные задания. С 2010 по 2014 — это первая часть проекта. Вторая часть был снята во время Олимпиады и Паралимпиады. И через два года, в 2016 году, я вернулась и сняла там третью часть. Таким образом, это трехчастный проект, который я делала шесть лет.

ВГ: То есть твои портреты как документального фотографа перешли на другую ступень проработки, что ли. Они превратились в многослойные инсталляции, но все равно остались портретами.

ЮА: Да, главным моим медиумом является фотография, но ее традиционные границы я активно расширяю. Вот сейчас, когда я делаю фото-инсталляции или фотоскульптуры, я переплетаю их со звуком, видео и перформансом. И в последних проектах я использую нейросеть для изменения фотографий или для создания новых фотоизображений. Я также работаю с телесностью напечатанной фотографии. Например, в проекте «Красная нить» я ищу распечатанные фотографии у людей, которые их разорвали и приготовили на выброс. Я их забираю, сшиваю и, получается, выношу из личного, приватного пространства, в пространство публичное. В первом своем инклюзивном проекте 2022 года «Показать то, что нельзя увидеть» я делаю уже тактильные лайтбоксы. По сути это портреты незрячих и слабовидящих людей. Я вставляю их в тактильный лайтбокс — между рукой зрителя и фотографией есть тонкий пластик, в котором, как будто шрифтом Брайля, выбиты контуры лица человека. Если эмпатия у нас случилась, то ты трогаешь лайтбокс, и он теплый. Если эмпатия не случилась, он более холодный. К каждому лайтбоксу прилагался плеер с наушниками, где можно было услышать наши психологические разговоры, и во время съемок, и, когда мы связывались по Zoom на расстоянии с краснодарскими незрячими и слабовидящими людьми.
Продолжением темы стал проект прошлого года «Места реальные, виртуальные и воображаемые». Здесь я уже даю свой фотоаппарат в руки незрячим и слабовидящим людям жителям Выксы. И уже они делают фотографии «сокровенных» мест в городе. Этот сайт-специфичный проект — работа не только с местными незрячими и слабовидящими людьми, но еще работа про город, про место в городе. Каждый из незрячих и слабовидящих людей выбирает свое «сакральное» место в городе, фотографирует его с моей помощью, а дальше нейросеть Midjourney изменяет эти фотографии. И на основе полученных изображений, на основе этого места, согласно тому, как это место у меня откликается, я делаю уже фотоскульптуры. Как раз тогда я впервые начала делать фотоскульптуры и использовала различные металлические трубы Выксунского металлургического завода, что также было сайт-специфично — поработать с продукцией градообразующего завода. В этом году я уже сделала фотоскульптуры, работая с незрячими и слабовидящими людьми Москвы.

ВГ: Да, давай поговорим о новом твоем проекте. В этом сезоне ты у нас популярный художник. Параллельно выставке в ГРАУНД Солянке, твой персональный проект проходит в Доме культуры «ГЭС-2». И у него, как и у проекта в Солянке, интересное название — «Я никогда этого не увижу. Я никогда этого не забуду». Что оно обозначает?

ЮА: Это название указывает на условное разделение моих соавторок. Семь больших фотоскульптур были сделаны с семью соавторами. Это женщины и девушки разного возраста и девочка десяти лет. Я условно разделила своих соавторок на группы по их визуальному опыту. Тех, кто когда-то видел, я просила рассказать одну самую сакральную историю, связанную с их визуальным воспоминанием. Вторая группа соавторок это незрячие с рождения. Их я просила рассказать о самом сокровенном визуальном образе.
Это условное разделение я и вложила в название работы.

ВГ: Почему для тебя так важна вовлеченность искусственного интеллекта в проекты? Как вообще проходит этот процесс?

ЮА: Я немного упростила рассказанные мне истории и положила их в основу текстовых запросов — промтов — для генерации изображений с помощью нейросети Midjourney. В итоге нейросеть Midjourney, условно выполняя функцию художника, написала семь картин, семь уникальных изображений, которые возникли в качестве воспоминаний или воображаемых представлений в голове моих соавторок. Эти сгенерированные изображения я тифлокомментировала, то есть обьясняла словами то, что нарисовала нейросеть. Если это изображение соответствовало тому, что было в голове у соавторок, мы его оставляли. Если нет, то генерировали до тех пор, пока не добивались максимального соответствия. Эти изображения я распечатала на трех различных материалах — пластике ПЭТ, клеенке ПВХ и латексной ткани, — и при помощи магнитов прикрепила к металлическим конструкциям, которые сделала из различных труб малого диаметра. Эти металлические конструкции схематически изображают тело человека и отсылают к эстетике компьютерных программ по распознаванию поз, которые используются в различных отраслях, от кинематографа до всевозможных новых технологий. Каждая фотоскульптура это поза незрячего или слабовидящего человека: это и человек с собакой-поводырем, и человек с тростью, сидящий человек т.д.

ВГ: Ты сама придумала дизайн для поз?

ЮА: Да, эти позы я придумывала сама на основе собственных наблюдений за моими соавторками. Мы с ними встречались, общались, сидели в кафе, и я за ними наблюдала. Так как это мой третий инклюзивный проект, то в общей сложности я взаимодействовала с двадцатью одним слабовидящим или незрячим человеком. Их позы, которые, как мне показалось, интересны и отличны от поз среднестатистического человека, я и хотела воплотить в изгибах труб.

ВГ: У тебя все участники женщины?

ЮА: В этом проекте только женщины. В предыдущих двух проектах и мужчины, и женщины, и взрослые, и дети.

ВГ: А как ты их выбирала?

ЮА: Всё происходит абсолютно случайно. Я обратилась к одной из сотрудниц программы доступности Дома культуры «ГЭС-2», и она посоветовала своих знакомых, друзей и коллег. У этих знакомых, друзей и коллег я спросила об их друзьях. И таким образом, получилась, с одной стороны случайное сообщество моих соавторок, а с другой стороны хорошо, что между ними было одно-два рукопожатия. Некоторые из них сами дружат, знают друг друга. И это оказалось очень интересно. В предыдущих двух проектах, в Выксе и Краснодаре я искала соавторов через местное Общество слепых.

ВГ: Какие-то истории этих семи женщин тебя чему-то научили? Эмоционально взволновали?

ЮА: В этом проекте я как раз позволила себе провести эти семь историй через чувственное восприятие. Помимо того, что в проекте «Я никогда этого не увижу. Я никогда этого не забуду» есть визуальные фотоскульптуры, которые можно трогать, и тогда они превращаются в визуально-тактильные, там есть еще и аудиальный слой. Над каждой фотоскульптурой висит черный камень, напечатанный на 3D-принтере, в котором находится колонка и датчик движения. Датчик движения считывает движение в окружности полутора метров от центра каждого моего объекта. Если есть движение, колонка включает аудиодорожку. В каждой фотоскульптуре своя уникальная аудиодорожка в моем исполнении — от шепота и смеха до различных вокальных композиций, и каждая из них это мой чувственный отклик на историю человека. Где-то я пропевала гласные буквы, потому что в истории Галины Доли, например, самым ее горьким сожалением о потере зрения была невозможность читать, то есть, распознавать буквы. В другой фотоскульптуре аудиально одной нотой и одной буквой пропевала и как бы вычерчивала горизонт в ответ на историю Елены Мироновой о ее первом восторженном опыте, когда она увидела линию горизонта, в которой плоскость моря смыкалась с плоскостью неба. Детский смех и восклицания я воспроизвела в ответ на историю юной участницы Златы, которая поделилась своим восторгом при виде облака в форме дракона в вечернем небе. В каждый проект я стараюсь добавить элемент иронии. И в истории Ларисы Овцыновой, которая рассказывала как ее совсем маленькую снимал фотограф, я оперным голосом исполнила вокальную композицию, состоящую из типичных фраз типичного фотографа: «Повернитесь сюда. Положите руку туда. Улыбнитесь». И так далее. Это была самоирония, направленная на саму себя как профессионального фотографа. Вот несколько историй, из которых можно понять, что в каждой из них я нашла что-то для себя важное и интересное.

ВГ: Как ты решила сама начать петь?

ЮА: У меня с рождения есть голос, и я пела со времен детского сада, но это было всё на уровне самодеятельности. Когда-то в детстве я мечтала быть певицей, но у меня был ряд психологических травм в связи с неудачными выступлениями. С тех пор я оставила эту мечту. В проекте «Ну зачем же мне заниматься этим искусством», в котором я размышляю над тем, как каждая или почти каждая женщина-художница стоит перед выбором, заниматься ли ей дальше художественной карьерой или заводить семью, которая отнимает достаточно много сил и времени. В 2019 году я оказалась перед таким выбором и решила с помощью этого проекта подойти к повороту в моей художественной практике терапевтически. И я думаю, что основным моим лечебным инструментом в этот момент стал мой голос. Я пошла зимой в Тимирязевский лес, встала и решила перед камерой пропеть эту фразу как какую-то мантру или медитацию. Потом, через несколько недель я решила второй раз пойти и сделала то же самое, тоже в Тимирязевском лесу, только в другом месте. И потом, через несколько месяцев опять пошла. Мои друзья перформансисты, посмотрев видео, посоветовали не оставлять этот материал в столе. В 2019 году директор галереи «Парк» (тогда еще «Ковчег») в Тимирязевском районе Анастасия Казаченко-Стравинская делала групповую выставку женщин-художниц «Чего хотят женщины», и, посмотрев мой видеоматериал, она сказала: «Давай сделаем из этого проект. Что ты хочешь?» Я сказала, что хочу сделать такую комнату, одна половина которой будет связана с моим выбором семьи, дома, личной жизни, детей и роли хозяйки дома, а вторая половина показывать меня как художницу.

Тогда я решила, что визуальный уровень этой инсталляционной комнаты будет таким приятным и теплым, что захочется туда войти, посидеть на ковре и на креслах. А аудиальный слой, звук перформативного видео будет очень громким, он будет триггерить и заставлять выходить из этой комнаты. Получается, это был мой первый шаг смелости и веры в сторону того, чтобы представить свой голос в современном искусстве.

Специально к выставке Юля сделала зин с фотодокументацией этой инсталляционной комнаты. Публикация входит в экспозицию и ее также можно приобрести в нашем магазине «Искусство навынос». А если вы до сих пор сомневаетесь и задаете себе вопрос «Ну зачем же мне заниматься этим искусством», у вас есть возможность пропеть мантру вместе с художницей на выставке «Найденный звук» до 27 октября.