Снять паническую атаку искусством

Коммуникация и способы ее осуществления, страх остаться не услышанным, боязнь получить не тот ответ — темы экспозиции студентов Московской школы современного искусства в рамках ежегодной программы ГРАУНД Солянки «Студенческий май». Мы поговорили с куратором выставки «Страх тишины» и директором MSCA Михаилом Левиным.

ГРАУНД Солянка: Михаил, расскажи в общих чертах о проекте «Страх тишины». Как он появился, и почему на выставке много таких разноплановых работ: со звуком, без звука, объектов с текстом, видео, интерактивных и просто материальных? Как это всё вместе соединилось?

Михаил Левин: В целом этот проект двухчастный, первая его часть связана с нашим партнером — компанией Unisender. Мы просили студентов поразмышлять о коммуникации в целом и о привычных инструментах взаимодействия. Используя e-mail конструктор, e-mail Unisender как инструмент и художественный медиум, студенты пытались переосмыслить привычный формат письма, как он воспринимается реципиентами и наши ожидания, привычные паттерны восприятия.

В процессе работы сделалось очевидным, что получать e-mail-рассылки, рабочую почту для нас стало естественным, и это то, что является повседневным паттерном. Но что, если вдруг в какой-то момент он прекратится? И из обсуждений мы пришли к выводу, что это, безусловно, вызовет, тревожную реакцию. Отсюда и родилась идея страха тишины, боязни оказаться в оторванности и полной изоляции. Понятное дело, что это перекликается в целом с ситуацией, в которой так или иначе мы находимся последние годы. С одной стороны — это изоляция физическая, в которой мы были во время пандемии, потом связанная с политической ситуацией изоляция. Но еще нам было важно дать студентам, поскольку это образовательный процесс, какой-то новый вызов, и элементом вызова стало то, что мы попросили их переключиться в процессе формирования идеи и выхода на визуализацию. Как зачастую работает художник — он полагается на какую-то визуальную эстетику, то есть знакомый для себя выработанный язык. А мы попросили отказаться от этого первого импульса, который им более понятен и знаком, и подумать про нашу человеческую сенсорику, и какими еще инструментами можно апеллировать к восприятию зрителя с точки зрения его сенсорных рецепторов. Это дало стимул к поиску различных форм. Поэтому в экспозиции оказалось достаточно много звука, интерактивных элементов, предполагающих взаимодействие и соучастие зрителя, и в целом для каждого автора каких-то новых, незнакомых форм высказывания. Еще надо сказать, что при партнерстве с Unisender в самом начале у нас была установочная дискуссия. И Unisender привлек одного своего партнера — компанию Pure Sense, как пример как раз такого социально-ответственного подхода к бизнесу. Потому что Pure Sense — парфюмерная компания, которая задействует незрячих людей для создания своих ароматов. Они рассказывали о своем опыте, почему им важно заботиться о людях с ограниченными возможностями, и что они видят в этом остроту чувствования. Мы со студентами побывали в их лаборатории, пообщались с парфюмерами, которые рассказали о процессе. Нельзя сказать, что у нас была задача работать с запахом, но была задача показать, что можно себя перестраивать и переключать с привычных художественных паттернов и индивидуальной практики художника. То есть, по сути, это один такой большой эксперимент, часть учебного процесса. И для нас, в принципе, это нормально — каждый год находить новые проекты, новые методики того, как выдергивать студентов из комфортной среды их привычного языка.

ГС: Мне вручили, кстати, конвертик с запахом, и что там внутри?

МЛ: Внутри — саше, запах создали парфюмеры из Pure Sense, а визуальный образ на обратной стороне это одна из наработок, созданная студенткой в процессе работы над проектом. Это не финальный результат, а промежуточный образ этих писем, наших совместных проектов с Unisender.

ГС: А какую работу на выставке можно назвать собирающей, есть ли проект, который всё собирает и держит?

МЛ: Нет. Но есть один важный компонент, о котором я забыл рассказать. У нас есть блок, в котором мы объединяем студентов в группы. Он называется «Групповая практика». И для них это всегда большой вызов, потому что художественная практика очень эгоцентрична, а тут важен диалог, как аспект коммуницирования, причем коммуницирования не просто как общения, а процесса, внутри которого необходимо найти компромисс и сделать какое-то общее высказывание. И на самом деле не всем это удалось. Ты, наверное, видела, что не все работы коллективные. Три дуэта развалились в процессе, потому что не смогли найти этот общий язык. Поэтому, возвращаясь к твоему вопросу, есть ли одна какая-то собирательная работа — нет, такой нет. Каждая работа по-своему самобытна и по-своему рассматривает понимание этой боязни тишины с точки зрения того, что страшно не услышать отклик, не найти ответ, не получить обратную связь и так далее. И в любом случае там так или иначе проявляются индивидуальные интересы авторов и где-то кто-то всё равно доминирует в том или ином дуэте.

ГС: А можете рассказать подробнее о некоторых работах? Например, о работе «Сценарий» группы «Будущее в прошлом» с Ги Дебором, где зрителю предлагается присесть на стул и послушать его диктат.

МЛ: Это как раз тот пример, когда дуэт не сложился, и Инна Шевченко осталась одна. В работе много слоев. С одной стороны, это детская игра, когда дети бегают вокруг стула и пытаются быстрее занять стул, и кто не успел, тот проигрывает. С другой стороны, образ стула — это лейтмотив многих произведений: «Один и три стула» Кошута, пустующий «Стул» Ван Гога, где нет человека, который на нем сидит и ведет с тобой диалог. Ну, то есть такая множественность. И здесь есть страх автора, что она оказалась без пары, поддержки. Еще с другой стороны — обращение к Ги Дебору, как к такой знаковой персоне постмодернистского искусства, теории и философии искусства, и попытка найти эту поддержку в том фундаменте, который является как бы такой институциональной и образовательной структурой и вообще предлагает молодому автору почувствовать некоторую уверенность и понимание того, на чем строится теоретическое обоснование. И художница через свой личный страх, боязнь, отчасти наивность, пытается найти менторскую поддержку в выстраивании диалога с Ги Дебором.

ГС: А почему старый телевизор в работе «Кирибати» Юрия Чернышева транслирует только помехи?

МЛ: Юрий работает на телевидении, и для него телевизор — как некий символ, идол, который его и тяготит, но и дает возможность зарабатывать деньги и заниматься при этом художественной практикой. Он его отчасти демонизирует. Общее человеческое восприятие, когда телевизор с помехами — это значит, что что-то сломалось, что-то не работает так, как оно должно.

ГС: Но должны видеть мы при этом то, что написано в тексте — прекрасную и малодоступную страну Кирибати посередине Океании…

МЛ: Мы начинаем фантазировать, предполагать и пытаться через эти помехи в своей голове этот образ как-то нарисовать. Для Юрия это метафора и его личного страха, и того, что через свой индивидуальный путь он сможет преодолеть какую-то личную границу, быть услышанным как автор, состояться и тем самым отделаться от этого своего демона. И здесь есть и другая сторона — масс-медиа, как такого тотального контроля.

ГС: Еще меня несколько удивила работа «Безопасность» арт-группы «Близнецы». В тексте написано, что этот образ человека, пронизанного черными английскими булавками, — это образ защиты и связей, а выглядит она при этом очень угрожающе.

МЛ: Да, это такой практически дантовский демон… Здесь важно понимать, что является для нас безопасностью, что дает нам чувство безопасности, что транслирует нам безопасность, какие личные ощущения. Авторы пытались найти некий пограничный образ. Английская булавка по своей механике была придумана, чтобы, выполняя свою функцию, быть при этом максимально безопасной, чтобы не навредить. В современном обществе нам тоже многие вещи преподносятся так, будто их производство обезопасит нас от каких-то явлений, которые демонизируются, из которых делается такое вселенское зло и так далее. А в противоположность нам говорят, что другие вещи безопасны, хотя они как раз для нас как индивидуумов могут стать вот такой пронизывающей булавкой, явиться крайне травмоопасным инструментом. Визуальная метафора «Безопасности» предполагает как раз такое фактически тактильное, эмоциональное впечатление от созерцания и предположения, это крайне болезненная вещь.

ГС: Мне показалось, что работа «Адаптация» Элли Алексеевой и Сергея Ратничкина со звуком фоном сопровождает всю выставку? Или она звучит только на входе? Я обратила на нее внимание только тогда, когда посмотрела всю выставку, вышла и обратила внимание на гул.

МЛ: Она звучит на входе-выходе. Она является неким проводником. Потому что если как раз отталкиваться от названия, она в большей степени апеллирует к тому, что мы взяли за основу. И для обоих авторов это первая работа со звуком. И она, наверное, максимально дистанцирована от их личной практики. Это как раз пример того, как дуэт максимально нашел контакт, при том, что два автора совершенно разные, мальчик и девочка, у них совершенно непохожие подходы, интересы, но у них не было никаких сложностей. Они сразу нашли метафору, хотя оба работают с ярко выраженной визуальностью, ярко выраженным индивидуальным языком, собственной методологией, материалом. И тут они решили сделать что-то совершенно для них несвойственное, экспериментальное и не визуальное. У них еще очень интересная работа с письмом, имэйлом. Оно абсолютно пустое, без адресата. Я был очень удивлен, когда я получил это письмо, и конечно, лучше, когда оно было еще в рамках самого учебного процесса, потому что впоследствии, когда мы с Unisender это реализовали, оно шло уже вместе с экспликацией и не так ярко воспринималось. А когда я его впервые получил, ну, представляете — ни темы, ни отправителя, ничего. И это было прямо как щелчок, потому что ты совсем не ожидаешь этого, это настолько непривычно. То есть они как-то умудрились в настройках сделать так, что получилась просто пустота.

ГС: Мне очень понравились колокольчики, потому что это очень простая вроде бы работа, но от нее очень неожиданный эффект, ты как раз ожидаешь чего-то знакомого, и совершенно не получаешь этого.

МЛ: Мы как раз решили поставить рядом две работы — работу Анны Епишиной «Хрупкий возраст» с мелом и работу Екатерины Герун «Тишина» с колокольчиками. Это дуэт, который не смог прийти к контакту. Они долго работали, долго искали, но, в итоге, не смогли прийти ни к какому компромиссу, и каждая сделала свою отдельную работу.

ГС: И колокольчики получились про неожиданность ответа, а мелки — про какое-то молчание и визуализацию опыта…

МЛ: Мелки — они, скорее, про детские травмы, про боязнь замалчивания. Мел в первую очередь же ассоциируется со школой, с учебной доской, и этим моментом, когда тебя вызывают к доске и ты должен дать ответ.



Не бойтесь! «Страх тишины» — не экзамен, и ответа у вас спрашивать никто не будет. Но может так случиться, что уважаемый зритель найдет на этой выставке ответы на свои тревожные состояния. Выставка идет до 23 июня включительно.